Фрегат "Паллада"

Там явились всё только наши да ещё служащий в Ост-Индии английский военный доктор Whetherhead. Whetherhead сел подле меня. Я разлил всем суп, в том числе и ему, и между нами завязался разговор, сначала по-английски, но потом перешел на немецкий язык, который знаком мне больше. Мне казалось, что будто он умышленно затрудняется говорить по-немецки. Вскоре он стал говорить и со всеми. Он был очень умён, любезен и услужлив. Доктор этот с первого раза заставил подозревать, что он не англичанин, хотя и служил хирургом в полку в ост-индской армии. Он был чрезвычайно воздержан в пище, вина не пил вовсе и не мог нахвалиться нами, что мы почти тоже ничего не пили. "Я всё с большим и большим удовольствием смотрю на вас", - сказал он, кладя ноги на стол, заваленный журналами, когда мы перешли после обеда в гостиную и дамы удалились. "Чем мы заслужили это лестное внимание?" - "Скромность, знание приличий..." - и пошёл. "Покорно благодарим. А разве вы ожидали противного?.." - "Нет: я сравниваю с нашими офицерами, - продолжал он, - на днях пришёл английский корабль, человек двадцать офицеров съехали сюда и через час поставили вверх дном всю отель. Прежде всего они напились до того, что многие остались на своих местах, а другие и этого не могли, упали на пол. И каждый день так. Ведь вы тоже пробыли долго в море, хотите развлечься, однако ж никто из вас не выпил даже бутылки вина: это просто удивительно!" Такой отзыв нас удивил немного: никто не станет так говорить о своих соотечественниках, да еще с иностранцами. "Неужели в Индии англичане пьют так же много, как у себя, и едят мясо, пряности?" - спросили мы. "О да, ужасно! Вот вы видите, как теперь жарко; представьте, что в Индии такая зима; про лето нечего и говорить; а наши, в этот жар, с раннего утра отправятся на охоту: чем, вы думаете, они подкрепят себя перед отъездом? Чаем и водкой!"

- "Долго ли вы пробудете здесь?" - спросили мы доктора. "Я взял отпуск на год, - отвечал он, - мне осталось всего до пенсии года три. Надо прослужить семнадцать лет. Не знаю, зачтут ли мне этот год. Теперь составляются новые правила о службе в Индии; мы не знаем, что ещё будет". Мы спросили, зачем он избрал мыс Доброй Надежды, а не другое место для отдыха. "Ближайшее, - отвечал он, - и притом переезд дешевле, нежели куда-нибудь. Я хотел ехать в Австралию, в Сидней, но туда стало много ездить эмигрантов и места на порядочных судах очень дороги. А нас двое: я и жена; жалованья я получаю всего от 800 до 1000 ф. стерл." (от 5000 до 6000 р.). - "Куда же отправитесь, выслужив пенсию?" - "И сам не знаю; может быть, во Францию..." - "А вы знаете по-французски?" - "О да..." - "В самом деле?" И мы живо заговорили с ним, а до тех пор, правду сказать, кроме Арефьева, который отлично говорит по-английски, у нас рты были точно зашиты. Доктор говорил по-французски прекрасно, как не говорит ни один англичанин, хоть он живи сто лет во Франции. "Да он жид, господа!" – сказал вдруг один из наших товарищей. Жид - какая догадка! Мы пристальнее всмотрелись в него: лицо бледное, волосы русые, профиль... профиль точно еврейский - сомнения нет. Несмотря, однако ж, на эту догадку, у нас еще были скептики, оспаривавшие это мнение. Да нет, всё в нём не английское: не смотрит он, вытараща глаза; не сжата у него, как у англичан, и самая мысль, суждение в какие-то тиски; не цедит он её неуклюже, сквозь зубы, по слову. У этого мысль льётся так игриво и свободно: видно, что ум не задавлен предрассудками; не рядится взгляд его в английский покрой, как в накрахмаленный галстух: ну, словом, всё, как только может быть у космополита, то есть у жида. Выдал ли бы англичанин своих пьяниц?.. Догадка о его национальности оставалась всё еще без доказательств, и доктор мог надеяться прослыть за англичанина или француза, если б сам себе не нанёс решительного удара. Не прошло получаса после этого разговора, говорили о другом. Доктор расспрашивал о службе нашей, о чинах, всего больше о жалованье, и вдруг, ни с того ни с сего, быстро спросил: "А на каком положении живут у вас жиды?" Все сомнения исчезли.

( Read more... )

Фрегат "Паллада"

Там явились всё только наши да ещё служащий в Ост-Индии английский военный доктор Whetherhead. Whetherhead сел подле меня. Я разлил всем суп, в том числе и ему, и между нами завязался разговор, сначала по-английски, но потом перешел на немецкий язык, который знаком мне больше. Мне казалось, что будто он умышленно затрудняется говорить по-немецки. Вскоре он стал говорить и со всеми. Он был очень умён, любезен и услужлив. Доктор этот с первого раза заставил подозревать, что он не англичанин, хотя и служил хирургом в полку в ост-индской армии. Он был чрезвычайно воздержан в пище, вина не пил вовсе и не мог нахвалиться нами, что мы почти тоже ничего не пили. "Я всё с большим и большим удовольствием смотрю на вас", - сказал он, кладя ноги на стол, заваленный журналами, когда мы перешли после обеда в гостиную и дамы удалились. "Чем мы заслужили это лестное внимание?" - "Скромность, знание приличий..." - и пошёл. "Покорно благодарим. А разве вы ожидали противного?.." - "Нет: я сравниваю с нашими офицерами, - продолжал он, - на днях пришёл английский корабль, человек двадцать офицеров съехали сюда и через час поставили вверх дном всю отель. Прежде всего они напились до того, что многие остались на своих местах, а другие и этого не могли, упали на пол. И каждый день так. Ведь вы тоже пробыли долго в море, хотите развлечься, однако ж никто из вас не выпил даже бутылки вина: это просто удивительно!" Такой отзыв нас удивил немного: никто не станет так говорить о своих соотечественниках, да еще с иностранцами. "Неужели в Индии англичане пьют так же много, как у себя, и едят мясо, пряности?" - спросили мы. "О да, ужасно! Вот вы видите, как теперь жарко; представьте, что в Индии такая зима; про лето нечего и говорить; а наши, в этот жар, с раннего утра отправятся на охоту: чем, вы думаете, они подкрепят себя перед отъездом? Чаем и водкой!"

- "Долго ли вы пробудете здесь?" - спросили мы доктора. "Я взял отпуск на год, - отвечал он, - мне осталось всего до пенсии года три. Надо прослужить семнадцать лет. Не знаю, зачтут ли мне этот год. Теперь составляются новые правила о службе в Индии; мы не знаем, что ещё будет". Мы спросили, зачем он избрал мыс Доброй Надежды, а не другое место для отдыха. "Ближайшее, - отвечал он, - и притом переезд дешевле, нежели куда-нибудь. Я хотел ехать в Австралию, в Сидней, но туда стало много ездить эмигрантов и места на порядочных судах очень дороги. А нас двое: я и жена; жалованья я получаю всего от 800 до 1000 ф. стерл." (от 5000 до 6000 р.). - "Куда же отправитесь, выслужив пенсию?" - "И сам не знаю; может быть, во Францию..." - "А вы знаете по-французски?" - "О да..." - "В самом деле?" И мы живо заговорили с ним, а до тех пор, правду сказать, кроме Арефьева, который отлично говорит по-английски, у нас рты были точно зашиты. Доктор говорил по-французски прекрасно, как не говорит ни один англичанин, хоть он живи сто лет во Франции. "Да он жид, господа!" – сказал вдруг один из наших товарищей. Жид - какая догадка! Мы пристальнее всмотрелись в него: лицо бледное, волосы русые, профиль... профиль точно еврейский - сомнения нет. Несмотря, однако ж, на эту догадку, у нас еще были скептики, оспаривавшие это мнение. Да нет, всё в нём не английское: не смотрит он, вытараща глаза; не сжата у него, как у англичан, и самая мысль, суждение в какие-то тиски; не цедит он её неуклюже, сквозь зубы, по слову. У этого мысль льётся так игриво и свободно: видно, что ум не задавлен предрассудками; не рядится взгляд его в английский покрой, как в накрахмаленный галстух: ну, словом, всё, как только может быть у космополита, то есть у жида. Выдал ли бы англичанин своих пьяниц?.. Догадка о его национальности оставалась всё еще без доказательств, и доктор мог надеяться прослыть за англичанина или француза, если б сам себе не нанёс решительного удара. Не прошло получаса после этого разговора, говорили о другом. Доктор расспрашивал о службе нашей, о чинах, всего больше о жалованье, и вдруг, ни с того ни с сего, быстро спросил: "А на каком положении живут у вас жиды?" Все сомнения исчезли.

( Read more... )

П.Багряк «Пять президентов»

Рисунки Г.Валька.
Изд. «Детская литература», М. – 1969.

( графика )

П.Багряк «Пять президентов»

Рисунки Г.Валька.
Изд. «Детская литература», М. – 1969.

( графика )

Транспортное

Заходим в метро с ребёнком и направляемся к боковым местам – там, где по три человека теоретически свободно размещаются, а на самом деле с большим трудом. Сидит там одиноко тётка в модной шубе с чемоданом на колёсиках и с пакетом, который она рядом с собой на сиденье положила. Я вежливо говорю – Разрешите!, - и на пакет показываю. Тётка пакет к себе прижимает. Я опять очень вежливо – Разрешите! – угрожающим тоном говорю и на пакет опять показываю. Тётка пакет к себе ещё плотнее прижимает и на меня неприязненно смотрит. Я тогда пакет аккуратно тётке на колени перекладываю, а потому что как иначе нам троим там разместиться? Не люблю, когда пакеты и сумки рядом с собой в переполненным местах на сиденья особенно разные тётки пристроить норовят.

Едём опять с ребёнком в электричке. Входят здоровенные мужики в форменных одеждах – не милиция, но что-то такое в них есть. Я подумал – контролёры, билеты будут проверять. А они паспорта стали требовать у пассажира, и подходили только к людям с характерной неславянской внешностью. К нам с ребёнком не подошли.

В трамвае сегодня купленный мной заранее билет – магнитная карта на 60 поездок - отказался работать. Пришлось – как маленькому – под турникет пролезать. Потом подошёл к киоску транспортному у метро, и мне без хлопот насчитали, что я уже 12 поездок совершил по этому билету, а осталось мне их ещё 48, и выдали вместо одного старого шесть новых билетов – два по 20, один на 5 и три билета по одной поездке.

Опять сегодня в автобус вошёл парень с рюкзаком и красной куртке, поставил рядом с собой и со мной большой чехол с, наверное, горными лыжами, и отвернулся, стоит, едет. Как-то безмолвно, без вежливых "разрешите" пристроился. Вдруг чувствую – что-то в плечо меня легонько толкает. Смотрю – чехол с лыжами на меня свалился. Я его опять на место спокойно ставлю, но уже в ту сторону посматриваю. Автобус качнуло, чехол заново ко мне накренился, а я с кошачьей грацией отскользнул в сторону, и чехол этот с деревянным грохотом обрушился на пол. Соседний мужик поднял их, передал парню в красной куртке, тот поблагодарил и ушёл в другой угол автобуса. А я опять почувствовал, что сегодняшнего Доброго Дела пока ещё не совершил.

Транспортное

Заходим в метро с ребёнком и направляемся к боковым местам – там, где по три человека теоретически свободно размещаются, а на самом деле с большим трудом. Сидит там одиноко тётка в модной шубе с чемоданом на колёсиках и с пакетом, который она рядом с собой на сиденье положила. Я вежливо говорю – Разрешите!, - и на пакет показываю. Тётка пакет к себе прижимает. Я опять очень вежливо – Разрешите! – угрожающим тоном говорю и на пакет опять показываю. Тётка пакет к себе ещё плотнее прижимает и на меня неприязненно смотрит. Я тогда пакет аккуратно тётке на колени перекладываю, а потому что как иначе нам троим там разместиться? Не люблю, когда пакеты и сумки рядом с собой в переполненным местах на сиденья особенно разные тётки пристроить норовят.

Едём опять с ребёнком в электричке. Входят здоровенные мужики в форменных одеждах – не милиция, но что-то такое в них есть. Я подумал – контролёры, билеты будут проверять. А они паспорта стали требовать у пассажира, и подходили только к людям с характерной неславянской внешностью. К нам с ребёнком не подошли.

В трамвае сегодня купленный мной заранее билет – магнитная карта на 60 поездок - отказался работать. Пришлось – как маленькому – под турникет пролезать. Потом подошёл к киоску транспортному у метро, и мне без хлопот насчитали, что я уже 12 поездок совершил по этому билету, а осталось мне их ещё 48, и выдали вместо одного старого шесть новых билетов – два по 20, один на 5 и три билета по одной поездке.

Опять сегодня в автобус вошёл парень с рюкзаком и красной куртке, поставил рядом с собой и со мной большой чехол с, наверное, горными лыжами, и отвернулся, стоит, едет. Как-то безмолвно, без вежливых "разрешите" пристроился. Вдруг чувствую – что-то в плечо меня легонько толкает. Смотрю – чехол с лыжами на меня свалился. Я его опять на место спокойно ставлю, но уже в ту сторону посматриваю. Автобус качнуло, чехол заново ко мне накренился, а я с кошачьей грацией отскользнул в сторону, и чехол этот с деревянным грохотом обрушился на пол. Соседний мужик поднял их, передал парню в красной куртке, тот поблагодарил и ушёл в другой угол автобуса. А я опять почувствовал, что сегодняшнего Доброго Дела пока ещё не совершил.

Путевые записки

Наверное, некоторый читатель этого журнала уже вовсю начинает недоумевать – с какой стати автор тут стал регулярно размещать отрывки путевых кругосветных записок середины позапрошлого века. А просто потому, что путевые записки – они те же самые дыбры и очень хорошо ложатся в ЖЖ-формат. В каком-то глубоком смысле все мы тут пишем путевые записки на своей длинной жизненной дороге в Никуда. И как раз в таких дыбрах наиболее проявляется и становится понятным автор со всем его окружением и культурным бэкграундом. И к Гончарову как к представителю российского общества николаевский эпохи это тоже относится в полной мере, и по каким-то маленьким деталькам – как в чём-то великий Кювье – достраиваешь быт и понятия прежних времён.

Вот, например, казалось бы - чай. Вот тут Гончаров пишет, что он перестал пить чай, потому что обжёг им себе руки во время качки. Ага, думаешь, тогда пили чай очень горячий, и сразу себе, конечно, большой пузатый медный самовар представляешь. А вот тут Гончаров говорит, что чай у англичан – дрянной, пить невозможно, а ещё вместо сахару наконец-то принесли им - песок! – пусть и сахарный, но от него ведь чай мутнеет. И думаешь, конечно, что англичане, наверное, не грузинский чай-то пили, а «Липтон» какой-нибудь или «со слоником», и ещё представляешь отечественные блюдечко, оттопыренный мизинчик и пять-шесть больших кусков сахару вприкуску во время чаепития.

И вот это «у англичан чай дрянной, а от сахарного песку он мутнеет» - настолько типично для человека по крайней мере отечественного, а то и, думаю, даже международного, что всё время это нет-нет, да и проявится в той или иной форме – будь то в беседе про детские кресла в машину, про пристёгиваться ли ремнями, про коробку-автомат, да и про много чего ещё. Вот, например, интересные честной наивностью первых шагов в Америке воспоминания отечественного учёного. Тоже ведь есть немного в приведённом ниже абзаце от «от сахарного песка чай мутнеет».

( Read more... )

Путевые записки

Наверное, некоторый читатель этого журнала уже вовсю начинает недоумевать – с какой стати автор тут стал регулярно размещать отрывки путевых кругосветных записок середины позапрошлого века. А просто потому, что путевые записки – они те же самые дыбры и очень хорошо ложатся в ЖЖ-формат. В каком-то глубоком смысле все мы тут пишем путевые записки на своей длинной жизненной дороге в Никуда. И как раз в таких дыбрах наиболее проявляется и становится понятным автор со всем его окружением и культурным бэкграундом. И к Гончарову как к представителю российского общества николаевский эпохи это тоже относится в полной мере, и по каким-то маленьким деталькам – как в чём-то великий Кювье – достраиваешь быт и понятия прежних времён.

Вот, например, казалось бы - чай. Вот тут Гончаров пишет, что он перестал пить чай, потому что обжёг им себе руки во время качки. Ага, думаешь, тогда пили чай очень горячий, и сразу себе, конечно, большой пузатый медный самовар представляешь. А вот тут Гончаров говорит, что чай у англичан – дрянной, пить невозможно, а ещё вместо сахару наконец-то принесли им - песок! – пусть и сахарный, но от него ведь чай мутнеет. И думаешь, конечно, что англичане, наверное, не грузинский чай-то пили, а «Липтон» какой-нибудь или «со слоником», и ещё представляешь отечественные блюдечко, оттопыренный мизинчик и пять-шесть больших кусков сахару вприкуску во время чаепития.

И вот это «у англичан чай дрянной, а от сахарного песку он мутнеет» - настолько типично для человека по крайней мере отечественного, а то и, думаю, даже международного, что всё время это нет-нет, да и проявится в той или иной форме – будь то в беседе про детские кресла в машину, про пристёгиваться ли ремнями, про коробку-автомат, да и про много чего ещё. Вот, например, интересные честной наивностью первых шагов в Америке воспоминания отечественного учёного. Тоже ведь есть немного в приведённом ниже абзаце от «от сахарного песка чай мутнеет».

( Read more... )