Про другое

Мне иногда встречались люди, которые в учёбе всегда были из первых, добивались больших успехов в какой-нибудь выбранной области, а «по жизни», что называется, были глуповатыми. Получает, например, такой человек «красный» университетский диплом, а суждения его плоски и неинтересны, и ещё обычно смеётся он раздражающе глупым смехом. Я, кстати, тоже красный диплом когда-то получил, но это совсем другое – я-то не только в науках когда-то преуспевал, но и отличаюсь ещё широтой мысли и связностью языка. Иногда я думал – может быть, у них вот эта дурость – возрастное, с годами пройдёт? Но однажды встретил через много лет знакомую девочку-отличницу – да нет, всё нормально, как была дурой, так и осталась. И вот это мне не понять, а чего я не понимаю, так от того и волнуюсь сразу. Вот если бы только в чём-то одном люди себя проявляли – в математике какой-нибудь, то это как-то лучше в голове укладывается. Ну - бывает. Но они же по всем предметам широко пятёрки получают, а сами - дураки. Или просто у меня нет зоркости мудрых глаз, способных разглядеть под толщей идиотизма богатый и красочный внутренний мир? Не знаю, но с такими людьми мне бывает тяжело.

Но вспомнил я сегодня совсем про другое. Когда я был подростком и уже даже юношей, мама со вздохом говорила мне, что на работе у неё молодым девушкам я совсем не нравлюсь – зачем, мол, такой и куда, зато женщины постарше, поопытнее от меня в восторге – будет кому-нибудь хороший муж. Когда вырастет. И вот ещё на первом курсе в высшем учебном заведении девчонки в группе стали всерьёз публично обсуждать, кого куда можно пристроить, и сошлись на том, что в любовники меня не никто хочет, зато как будущий муж я ничего себе. И опять стало обидно, как тогда, много лет назад. Мальчики – они же к героическому какому-нибудь стремятся, а их всякий обидеть норовит.

Про другое

Мне иногда встречались люди, которые в учёбе всегда были из первых, добивались больших успехов в какой-нибудь выбранной области, а «по жизни», что называется, были глуповатыми. Получает, например, такой человек «красный» университетский диплом, а суждения его плоски и неинтересны, и ещё обычно смеётся он раздражающе глупым смехом. Я, кстати, тоже красный диплом когда-то получил, но это совсем другое – я-то не только в науках когда-то преуспевал, но и отличаюсь ещё широтой мысли и связностью языка. Иногда я думал – может быть, у них вот эта дурость – возрастное, с годами пройдёт? Но однажды встретил через много лет знакомую девочку-отличницу – да нет, всё нормально, как была дурой, так и осталась. И вот это мне не понять, а чего я не понимаю, так от того и волнуюсь сразу. Вот если бы только в чём-то одном люди себя проявляли – в математике какой-нибудь, то это как-то лучше в голове укладывается. Ну - бывает. Но они же по всем предметам широко пятёрки получают, а сами - дураки. Или просто у меня нет зоркости мудрых глаз, способных разглядеть под толщей идиотизма богатый и красочный внутренний мир? Не знаю, но с такими людьми мне бывает тяжело.

Но вспомнил я сегодня совсем про другое. Когда я был подростком и уже даже юношей, мама со вздохом говорила мне, что на работе у неё молодым девушкам я совсем не нравлюсь – зачем, мол, такой и куда, зато женщины постарше, поопытнее от меня в восторге – будет кому-нибудь хороший муж. Когда вырастет. И вот ещё на первом курсе в высшем учебном заведении девчонки в группе стали всерьёз публично обсуждать, кого куда можно пристроить, и сошлись на том, что в любовники меня не никто хочет, зато как будущий муж я ничего себе. И опять стало обидно, как тогда, много лет назад. Мальчики – они же к героическому какому-нибудь стремятся, а их всякий обидеть норовит.

Фрегат "Паллада"

Вчера уже на одной станции, Урядской или Уряхской, хозяин с большим семейством, женой, многими детьми благословлял свою участь, хвалил, что хлеб родится, что надо только работать, что из конопли они делают себе одежду, что чего недостает, начальство снабжает всем: хлебом, скотом; что он всем доволен, только недостает одного... "Чего же?" - спросили мы. "Кошки, - сказал он, - последнее отдал бы за кошку: так мышь одолевает, что ничего нельзя положить, рыбу ли, дичь ли, ушкана ли (зайца) - всё жрёт".

Другую станцию, Ичугей-Муранскую, вёз меня Егор Петрович Бушков, мещанин, имеющий четыре лошади и нанимающийся ямщиком у подрядчика, якута. Он и живёт с последним в одной юрте; тут и жена его, и дети. Из дверей выглянула его дочь, лет одиннадцати, хорошенькая девочка, совершенно русская. "Как тебя зовут?" - спросил я. "Матрёной, - сказал отец. - Она не говорит по-русски", - прибавил он. "Мать у нее якутка? Не эта ли?" – спросил я, указывая на какое-то существо, всего меньше похожее на женщину. "Нет, русская; а мы жили всё с якутами, так вот дети по-русски и не говорят". Ох, еще сильна у нас страсть к иностранному: не по-французски, не по-английски, так хоть по-якутски пусть дети говорят! Отчего Егор Петрович Бушков живет на Ичугей-Муранской станции, отчего нанимается у якута и живет с ним в юрте - это его тайны, к которым я ключа не нашёл.

Подъезжаете ли вы к глубокому и вязкому болоту, якут соскакивает с лошади, уходит выше колена в грязь и ведёт вашу лошадь - где суше; едете ли лесом, он - впереди, устраняет от вас сучья; при подъеме на крутую гору опоясывает вас кушаком и помогает идти; где очень дурно, глубоко, скользко - он останавливается. "Худо тут, - говорит он, - пешкьюем надо", вынимает нож, срезывает палку и подает вам, не зная ещё, дадите ли вы ему на водку или нет. Это якут, недавно ещё получеловек-полузверь!

Местами поселенцы не нахвалятся урожаем. Кто эти поселенцы? Русские. Они вызываются или переводятся за проступки из-за Байкала или с Лены и селятся по нескольку семейств на новых местах. Казна не только даёт им средства на первое обзаведение лошадей, рогатого скота, но и поддерживает их постоянно, отпуская по два пуда в месяц хлеба на мужчину и по пуду на женщин и детей. Я видел поселенцев по рекам Мае и Алдану: они нанимают тунгусов и якутов обработывать землю. Те сначала не хотели трудиться, предпочитая есть конину, белок, древесную кору, всякую дрянь, а поработавши год и поевши ячменной похлебки с маслом, на другой год пришли за работой сами.

( Read more... )

Фрегат "Паллада"

Вчера уже на одной станции, Урядской или Уряхской, хозяин с большим семейством, женой, многими детьми благословлял свою участь, хвалил, что хлеб родится, что надо только работать, что из конопли они делают себе одежду, что чего недостает, начальство снабжает всем: хлебом, скотом; что он всем доволен, только недостает одного... "Чего же?" - спросили мы. "Кошки, - сказал он, - последнее отдал бы за кошку: так мышь одолевает, что ничего нельзя положить, рыбу ли, дичь ли, ушкана ли (зайца) - всё жрёт".

Другую станцию, Ичугей-Муранскую, вёз меня Егор Петрович Бушков, мещанин, имеющий четыре лошади и нанимающийся ямщиком у подрядчика, якута. Он и живёт с последним в одной юрте; тут и жена его, и дети. Из дверей выглянула его дочь, лет одиннадцати, хорошенькая девочка, совершенно русская. "Как тебя зовут?" - спросил я. "Матрёной, - сказал отец. - Она не говорит по-русски", - прибавил он. "Мать у нее якутка? Не эта ли?" – спросил я, указывая на какое-то существо, всего меньше похожее на женщину. "Нет, русская; а мы жили всё с якутами, так вот дети по-русски и не говорят". Ох, еще сильна у нас страсть к иностранному: не по-французски, не по-английски, так хоть по-якутски пусть дети говорят! Отчего Егор Петрович Бушков живет на Ичугей-Муранской станции, отчего нанимается у якута и живет с ним в юрте - это его тайны, к которым я ключа не нашёл.

Подъезжаете ли вы к глубокому и вязкому болоту, якут соскакивает с лошади, уходит выше колена в грязь и ведёт вашу лошадь - где суше; едете ли лесом, он - впереди, устраняет от вас сучья; при подъеме на крутую гору опоясывает вас кушаком и помогает идти; где очень дурно, глубоко, скользко - он останавливается. "Худо тут, - говорит он, - пешкьюем надо", вынимает нож, срезывает палку и подает вам, не зная ещё, дадите ли вы ему на водку или нет. Это якут, недавно ещё получеловек-полузверь!

Местами поселенцы не нахвалятся урожаем. Кто эти поселенцы? Русские. Они вызываются или переводятся за проступки из-за Байкала или с Лены и селятся по нескольку семейств на новых местах. Казна не только даёт им средства на первое обзаведение лошадей, рогатого скота, но и поддерживает их постоянно, отпуская по два пуда в месяц хлеба на мужчину и по пуду на женщин и детей. Я видел поселенцев по рекам Мае и Алдану: они нанимают тунгусов и якутов обработывать землю. Те сначала не хотели трудиться, предпочитая есть конину, белок, древесную кору, всякую дрянь, а поработавши год и поевши ячменной похлебки с маслом, на другой год пришли за работой сами.

( Read more... )